Танк, замерший в треугольнике величественных монументов, приветливо распахнул люк. Изваяния смотрели на девочку. Простое, мужественное, по-крестьянски скуластое лицо Ту Самая. Вдохновенный лик Юх Джугая, исполненный благородства и веры. Резкие, четко очерченные, не дархайские черты Андрея Аршакуни — или же все-таки Джеймса О'Хара? Они ни капли не походили друг на друга, но все трое чем-то неуловимо напоминали Вождя.

Растерянные люди в чистеньких комбинезонах со свежеоборванными нашивками миньтаученгов первого и второго разрядов покорно укладывались перед танком. Рев толпы перекрывал рокот двигателя:

— Дай-дан-дао-ду!

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ «ОБЩИХ РАССУЖДЕНИЙ»

(продолжение пролога, а возможно, и начало эпилога)

Да-с, дети мои…

В наше время, как, впрочем, и во все времена, в стаде господнем встречались и агнцы, и козлища. Причем, значительно чаще, чем хотелось бы (во всяком случае — мне, пастырю), попадались как раз последние. Хотя и то сказать… спроси эдакое козлище: «Кто еси?», ответствовать станет без сомнения: «Агнец божий есмь!». И задумаешься, при нынешнем-то плюрализьме: а может, и оно, козлище злосчастное, по-своему право?

Печальные события на планете Дархай уязвили скорбию мою и без того смятенную душу. И вдвойне прегорестно оттого, что кровь, пролитая по злому недомыслию сильных мира сего и их присных, под бойкими перьями репортеров из ОМГА превращалась в лимонад. И втройне больно не столько потому, что двое пылких юношей, павших в бессмысленной схватке, остались в глазах Галактики безымянными астрофизиками, сколько от мерзостного сознания, что о миллионах погибших дархайских душ так и не узнала бездумно-доверчивая аудитория ОМГА.

Один лишь я в энциклике «De mortuis…» попытался затронуть эти вопросы. Но вы же знаете нашу систему: мои послания редко проходят мимо цензуры. То «преждевременно, ваше святейшество», то «после драки кулаками не машут», то «вопрос вентилируется», то «проблема закрыта». Вот и на этот раз магистр Джанбатиста прочитал и вместо обычной сестрички с одноразовым шприцем срочно вызвал двух улыбчивых и на диво компетентных представителей неких организаций. Около трех часов они наперебой домогались признания, откуда мне все это известно. Я же кротко повторял: «От Господа Бога, дети мои, от Господа Бога». Так по сей день и не пойму, кто из нас был более здрав рассудком.

А жизнь шла своим чередом. Сын был единосущен отцу, аллах оставался «акбар», и «ом мани», вопреки всему, пребывало «падме хум». Но однажды с Дархая мне пришла посылка. В черном ящике покоился портрет совсем молоденького мальчика но имени А Ладжок и письмо, состоящее из трех пунктов. Первый извещал, что Бога нет, а есть Железный Вождь А. Второй подчеркивал стальную волю упомянутого привести свой народ в рай (непонятно только, в чей именно). Третий же настоятельно рекомендовал мне бросить все и молиться за торжество идей квэхва. Взамен обещали пайку ла трижды в день. На портрете было начертано коряво и, видимо, собственноручно: «ПРИКАЗЫВАЮ ВАМ ДОЛГО ЖИТЬ. ЛЮБИМЫЙ И РОДНОЙ». К сожалению, из-за размеров портрета повесить его на стенку не удалось.

Если не ошибаюсь, аналогичные подарки получили и лидеры сверхдержав, а получив, задумались, а подумав, решили, что старые доктрины нужно ломать. Ну и естественно, строить новые. Сатангам добавилось работы. После долгих и утомительных консультаций было решено действительно распустить армии. А там, очень может быть, и от оружия удастся избавиться, благо, имелись некоторые соображения на сей счет. Доблестные стратеги наши и тактики покорились, но не думаю, чтобы смирились; во всяком случае, возникла масса ворчливых ассоциаций… Хотя Господь свидетель, что на размеры пенсиона жаловаться ни тактики, ни стратеги не могли.

Люди же, в высокой политике не искушенные, веселились. От добра они искали добра, и еще добра, и еще. И всегда находились услужливые доброжелатели, готовые за вполне умеренную мзду предоставить все мыслимые и даже немыслимые блага. По традиции их называли «мафиози», но вряд ли справедливо, по-моему. Ведь сказать, что распоясалась именно мафия, значит ничего не сказать. Иногда трудно было уже понять, кто клиент, кто поставщик, и чем они разнятся с профессиональными чико. Мало-мальски разбирались в этом разве что в «Мегаполе», но не успевали рассказать из-за печальной, но для их работы вполне естественной текучести кадров.

Пресса наглела беспредельно. В один прекрасный день нахальный юнец-щелкопер дошел до того, что прорвался на Авиньон и, не получив аудиенции у меня (а с какой стати?), обратился к почтеннейшему Джанбатисте, после чего тиснул гнусную статейку: «Да, Он безумен,

— говорит магистр». Я, конечно, предал его анафеме. А что мне, товарищи, оставалось делать?

Но кого в те дни пугала анафема? Люди отвернулись от неба, и самыми уважаемыми фигурами в обществе стали затейники. Да-да, эти шуты гороховые! И, бездумно хохоча, человечество отвернулось от пастырской проповеди, бесчинствуя на гала-концертах…

Правда, изредка и в этом бедламе находились люди, пытавшиеся мало-мальски мыслить. Я имею в виду не клир (это его долг) и неполитиков (это их работа), а ученых. Именно так. В конце концов, я, разумеется, клерикал, но не обскурант, и идеалы пресвятого Франциска близки мне так же, как идеи Джордано Бруно. Сжечь — не значит опровергнуть! Но что могли ученые? Ими пользовались, как хотели. И при этом, естественно, приказывали не лезть не в свои дела.

Итак, юдоль печали веселилась.

Мне же оставалось лишь молиться…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЛОДЫ ЛА

1

О Господи Боже мой. Творец и Вседержитель!

К тебе взываю и к стопам твоим припадаю со скорбью, и ужасом, и отчаянием, и страхом, и болью за паству свою. Грозен Ты, и воистину страшнее многого страха равнодушие твое. Но не взыщи, и воззри на тварный мир, иже создан не по минутной прихоти, но Твоею же волей, и оттого уже достоин милости высшей; воззри и ужаснись веселию, царящему в человецех, ибо не в великом ли веселии, истоки великих печалей?

Рассказывает Аркаша Топтунов, затейник, 67 лет.

Гражданин Единого Галактического Союза.

2 июля 2115 г. по Галактическому исчислению.

Если вы думаете, что у импресарио жизнь — малина, так вы уже попали не туда; Аркаша Топтунов знает, что говорит. Тот мальчик с бульвара, что был раньше, стал уже большой, и его на мякине не проведешь. Нет хороших сезонов, нет хорошей публики и плохой публики, а есть люди, которые хочут зрелище, и они-таки имеют полное право его получить. А кто может сделать зрелище? Угадали, Аркаша! Хорошо, хорошо, я понимаю: новое время, новые моды, так было всегда и никакая молодежь не желает кушать булку без масла. Но скажите, кто нашел Ози Гутелли? А? Кем она была и что из нее стало?! А я еще помню, что ей кричали на первых концертах, и бедная девочка плакала в уборной. Не верите — спросите у самой Ози, только не забудьте сказать, что от Аркаши.

Да, конечно, я не тот, что был позавчера, и это уже факт. Сердце, печенка, пятое-десятое, и пусть у ваших врагов будет столько рецептов, сколько я сдаю в макулатуру. Но по утрам, на балконе, я смотрю на свой город и думаю: «Аркаша, неужели эта красота останется без зрелища?», а город тихо шепчет мне «Нет», и я опять тяну этот клятый воз, хотя то, что у меня есть, хватит на три остатка такой жизни, какую я имею.

И не надо, я вас очень прошу, мне говорить, что такое Земля, я лучше вас знаю: Земля — это Земля, и на Земле трудно кого-то чем-то удивить. Но этот жонглер был-таки клубничкой; «Ой, Аркаша, это что-то с чем-то», — вот что сказал я себе, когда узнал про вонючую планетку с дефективным названием — пусть те, кто там живет, его и выговаривают, меня это не касается. Мне нужно другое: чтобы было много и хорошо. А что такое хорошо? А хорошо это интересно!